2.1 Физический акт агрессии в литературной форме
Скользкий пол. Вечная темнота, подступающая со всех сторон. Если не захватить с собой факел, то всё путешествие окажется напрасным…. По узким лазам коридоров пробираемся куда-то в темную и затихшую даль. Лица людей, и, кажется, даже стены пещеры захвачены ожиданием.... Вот еще несколько минут. Мы на месте. Фонари здесь совсем ни к чему. Разгорается факел. Все как много лет тому назад. Капли воды терпеливо, год за годом, разбивающие камень. Тот же огонь, блуждающий по скальнику, тот же холод пещеры. Языки пламени озаряют мрачный свод. Где-то наверху, если поднять руку высоко, можно увидеть светлое пятно. Это рисунок. На нем люди... Рядом с ними - огромный изюбрь, в три человечьих роста, навечно застыл в последнем прыжке, уже пронзенный копьями. Агония животного, предсмертный рев, распаленные кровью охотники и невообразимая тишина пещеры.
Если присмотреться внимательно, окажется, что рисунок весь выбит. В него бросали копья. Древние верили в магическую силу картинки: «убив» нарисованное животное, они обеспечивали себе удачную охоту. Искусство, в этом случае изобразительное, понималось как инструмент, меняющий мир вокруг. В архаичных формах оно было подобно продолжению руки или орудию. Творя, человек мог совершить акт агрессии: малюя углем на скальнике, он убивал животное; произнося заговоры, властен был причинить желаемый урон. Созидая, он непосредственно изменял мир, как бы физически воздействуя на него. Это как удар кулаком только в другой символической магической форме. Таким образом, искусство (литература) издавна являются одной из прямых форм выражения физической агрессии.
В первой главе мы говорили, что одним из видов текстуальной агрессии является текст как акт насилия. Заговоры - яркое тому подтверждение. Они представляют собой древнейший фольклорный жанр. Заговоры бывают черные (для нанесения вреда) и белые (избавление от недугов). Черные - это древние заклинания, как считалось, связанные с бесовской магией и " колдовскими действиями, назначение которых погубить своего недруга или же овладеть его волею и поставить... в зависимость от себя." (Е.Елеонская)
С точки зрения психологии, черные заговоры - магическая агрессия в фольклорной форме, адресованная другому человеку, духу или животному. В. Харитонова определяла эту форму фольклора как "заговорно-заклинательный акт". Понимание заговора как «акта», «действия» наиболее полно выражает его суть. Ведь для того, чтобы причинить физический урон, достаточно было произнести заветные слова. Например, чтобы обезобразить красивую девушку завистники заклинали
" Выйду не благословясь, встану не перекрестясь.
Из ворот задом, из дверей передом.
Пойду по кривой дороге прямо, по прямой дороге криво.
Встречу трех сестер - Кривоту, Сухоту и Хромоту.
Пойдите вы, сестры Кривота, Сухота и Хромота, к рабе божьей (имя).
И дайте ей кривоты на лицо, сухоты на тело, хромоту на ноги. Аминь."
| Это интересно. |
|
Самые изощренные пытки и злословия насылались на воров. Обнаружив пропажу нужно было протопить печь и прочитать слова на дым. Кроме проклятий, такие заговоры ничего другого содержать не могли. А что еще мог сказать человек, которого обворовали? " Подите вы, мечи булатные, к такому-то вору, рубите его тело, колите его сердце, чтобы он, вор-ворище, воротил всю покражу к рабу такому-то (имя).... Будь ты, ворище, проклят моим крепким словом, праведным заговором. Если не воротишь ты, ворище, ему (имя) украденное, то пошлю я тебя, треклятого, за сине море, в ад кромешный, в смолу кипучую, в золу горячую, в огонь смрадный, в тину болотную, в омут бездонный, в дом необитаемый. Прибью тебя к потолку высокому, книзу головой ехидной, ввысь ногами нечестивыми, прибью тебя колом горьким, осиновым, иссушу тебя, аки былиночку тонкую, заморожу тебя льдами крещенскими, и пропадешь ты пропадом, как червь никчемный. Не тебе со людьми якшаться, не тебе в добре жить, и будешь ты, аки вечный жид, по свету шататься! География проклятий была широка. Воров отправляли " в плотину мельничную", "в кувшин банный", "в землю преисподнюю", " за горы Саянские" и тд. Бесконечен, как и сама народная нужда список проклятий: " окривей, охромей, ошалей, одервяней, одурей, обезручей, оголодай, отощай, слезами заливайся, в грязи изваляйся, с людьми не смыкайся и не своею смертью умри". |
Позволим себе привести классификацию заговоров, которые обращаются к теме насилия:
а. Антилечебные, произносятся с целью прямого нанесения физического вреда «чтобы человек сох, чтобы его корчило, чтобы спина не гнулась, насылание сухоты, тоски, кривоты и т.д. В некоторых заговорах встречается описание конкретных физических болезней»[24]. Мужчин так заговаривали на слабость
"А у дуба ветки гнутся, кривятся и ломаются, никогда
не выпрямляются.
Так пусть и у раба божьего (Имя) все жилы и едина жила гнутся, ломаются и
никогда не выпрямляются. Аминь".
На женщин насылали бесплодие:
"Пойду я в ворота задом, в двери передом.
Пойду в лес дремуч.
Найду камень горюч.
Под тем камнем лежит доска трухлява.
Коряга гнилява.
Возьму ту доску трухляву...
Принесу рабе божьей (Имя).
Как у доски трухлявы, у коряги гнилявы нет ни листочка, ни отросточка.
Так и у рабы божьей (имя) нет ни парничка, ни дочки, ни единой зародышки".
б. Хозяйственный вред (на плохой урожай и плохую охоту и т.д.) Малая группа заговоров на нанесение хозяйственного вреда - вред наносится объекту хозяйственного назначения, принадлежащему [жертве заговора]. Тематика этой группы ограничивается важнейшим хозяйственным объектом - коровой и огородом. Узость тематики объясняется весьма малым количеством этой группы заговоров.[25]
Иногда хозяйственные заговоры использовались и в своем хозяйстве. Например, известный мифологический сюжет «наказания громовержцем своих детей посредством обращения их в... животных и последовательного уничтожения»[26]. В заговоре подобный сюжет « выступает в виде мотива… последовательного уничтожения…таких вредоносных…существ, как черви…змеи или мыши»[27]. Произнося слова, человек верил, что убивает вредных ему животных.
3. Лечебные, связанные с причинением вреда болезням. Агрессия здесь была направлена на болезнь. Лечили от ячменя, родимца, от сучьего вымени и тд. Сюжеты нередко связаны с физическим уничтожением болезней.
" Отстреливает у раба Божия (имя)...грыжи... И
И понеси, черный зверь-медведь, в темные леса,
И затопчи, черный зверь-медведь..."
Часто используется тема "вызгрызания", "загрызания", "скусывания" болезней:
"и приди, щука, и выгрызи у раба Божия (имя)....
Грыжу жильну... сосцову, красну... мокру,..."
***
"Не грызи, грыжа, младенца (имя)
Я зубами загрызу, я сама проглочу..."
***
" Грызу я загрызаю, уйму я, унимаю на рабе Божьей (имя)
Двенадцать родимцев..."
***
"Так сгрызай и скусывай с рабы Божией (имя) с головы,
С мозгу, с горла.... ломоты, скорби, болезни...."
4. Любовные заговоры тоже иногда были связаны с желанием причинить вред другим людям. Как правило, это желание находило выход в заклинаниях на разлучение супругов. Например, такого
"Черт идет водой, волк идет горой;
Они вместе не сходятся, думы не думают, мыслей не мыслят, плоды не плодят, плодовых речей не говорят.
Так бы и рабы Божии (назвать фамилию) мысел не мысляли, плодов не плодили, плодовых речей не говорили, а все бы как кошка да собака жили".
Заговор мог быть выстроен как в форме якобы свершившегося факта, пожелания, так и угрозы. Бессоннице, чтоб ушла, говорили: « Вот тебе, ночная ночница, злая мученица, воды - захлебнуться, вострый нож - заколоться, петля - задавиться! ». От укуса змей заговаривали: « … А если ты, змея - Македоница, не вынешь своего жала, то нашлю на тебя грозную тучу, тебя она каменьем побьет, молнией пожжет.… Сниму с тебя двенадцать шкур с разными шкурками, сожгу самую тебя и развею по чистому полю». Иногда инвективная лексика выполняла функцию заговора. Белорусы, чтобы обезопасить себя от голоса нечистого, говорили: «Поцелуй меня в задницу» и т.д.
Другим примером физического акта в литературной форме является магическая поэзия. В ней сочинитель всегда выходит за рамки своего творчества. Как и в заговорах, он не вымышленный, а реальный агрессор, поскольку верит в то, что причиняет вред. На Востоке верили, что стих-заклинание имеет чудесную силу. " Как показывают исследования, в традиционной культуре иранских народов существуют амулеты, представляющие собой «молитву-заговор или молитву-заклинание на бумаге, которую кладут в мешочек и подвязывают либо на шею, либо на руку выше локтя, или на запястье с целью избежать порчи или сглаза»[28]. Люди верили, что стихи вполне могут оказать физическое воздействие на мир. Но, если они могли уберечь от болезни, то, наверняка, были в силах насылать и болезнь. Например, в доисламской традиции Востока есть интересный жанр - касыда. Касыда - это небольшая поэма. Все части ее строго упорядочены и подчинены определенной логике. Сначала идет описание заброшенного бедуинского стойбища:
В этих просторах недавно еще кочевали…
Братья любимой…
Далее идет плач поэта по невесте и восхваление ее красоты:
Словно газель, за которой бежит сосунок,
Юное диво пугливо поводит очами…
Затем поэт восхваляет своего верблюда или коня:
Легкий наездник не сможет
на нем усидеть,
Грузный и сесть на него согласиться
едва ли…
И, в завершение, поэт прославляет себя, друга или поносит своих врагов. Это была самая важная часть поэмы, поскольку в ней заключался магический смысл. После этого враг должен был терпеть ущерб, а поэт процветать. ( К.Пушкарев)
Исламская поэзии знала ритуал заклинания сил зла, " в роли которых могли выступать змеи, причем в образе змеи персонифицируется судьба, а функцию заклинания выполняет панегирик. В этой связи интересно рассмотреть реализацию данного мотива в одной из «тюремных» касыд Масуда Сада:
Ни враг не придет ко мне, ни я не отправлюсь к другу,
ибо спит у ног моих дракон.
Две главы у него, на каждой главе – отверстая пасть.
Каждая глава зажала в пасти ногу мою по колено.
Когда свертывается дракон кольцами и сильнее сжимает челюсти,
тогда и я сворачиваюсь вслед за ним, морщась от боли.
Не смеет он причинить мне вред, ибо словно заклинание (афсун)
прочитаю ему свой панегирик (мадих) в
адрес повелителя.
Абу-л-Музаффар султан ‘Адил Ибрахим,
которому небеса подходят в качестве трона, а Солнце – в качестве царского венца"[29].
Возможно, магический смысл мог заключаться в особой структуре текста. Многократное подтверждение слабости и унижение врага само являлось действенной силой стиха. Некоторые религиозные стихи Египта были построены именно в такой форме:
Силен Ра,
Слабы враги!
Высок Ра,
Низки враги!
Жив Ра,
Мертвы враги!
Велик Ра,
Малы враги!
Сыт Ра,
Голодны враги!
Напоен Ра,
Жаждут враги!
Вознесся Ра,
Пали враги!
Благ Pa,
Мерзки враги!
Силен Ра,
Слабы враги!
Есть Ра,
Нет тебя, Апоп!
Времена уходят, но многое не меняется. И, хотя уголь костровища значительно проиграл компьютеру, современный человек порой напоминает своего предшественника. И сегодня можно услышать слова о том, что «искусство стало буквальным и возвратилось к своей магической функции - делать так», чтобы событие случилось. И перед нами не голос древности, а изречение известного писателя Уильяма Берроуза - нашего с Вами современника.
Итак, первая концепция утверждает, что литература сама по себе может быть насилием, направленным на какой-либо внешний объект - заговариваемого человека, животного, злой дух и тд.
Вторую теорию насилия, воплощаемого искусством, представил Ж. Батай в статье "Жертвенное членовредительство и отрезанное ухо Ван Гога"[30]. Он писал, что самокалечение, аутоагрессия есть не что иное, как архаическая, стержневая функция ритуала - искусства.
Судите сами, писал Ж. Батай, люди, убивая тотемное животное, ели его, одновременно считая своим прародителем. Удачливый охотник, согласно такой логике, был убийцей предков и без наказания оставаться не мог. Кара приходила незамедлительно, но в какой форме? Возмездие исполнялось лишь формально: в виде изображения такового. У славян в обряде инициации известны случаи, когда вместо посвящаемого "убивали" изображение человека. Искусство, таким образом, «изначально было неким субститутом жертвоприношения…». «Ежели творчество и высвобождает инстинкты, - утверждал Ж. Батай, - то это, прежде всего, деструктивные и садистские инстинкты... Священное насилие (включая членовредительство в обряде инициации!) укоренено в тайном сердце, в глубинном истоке творчества».
Согласно второй теории искусство - это, прежде всего, агрессия, направленная не на внешний объект, а на самого себя.
Существо представленных теорий состоит в том, что искусство и литература в древности понимались посредством магического мышления. Они представляли собой завершенный акт насилия, реально произошедший и независимый от его творца. Текстуальная агрессия, в данном случае, была агрессией физической.
2.2 Вербальный акт агрессии в литературной форме
Вербальная агрессия – «это обидное общение», как определяет ее Ю.В. Щербина, «словесное выражение негативных эмоций, угроз, чувств и намерений в оскорбительной, грубой форме».
Вербальная агрессия нередко находит свое выражение не просто в угрозах и ругательствах, а в специальном "ругательном" фольклоре. Взять хотя бы дразнилки о которых мы так часто упоминали. Дразнить означает «злить, умышленно раздражать чем-нибудь» (Ожегов), « умышленно сердить насмешками». (Даль). Стоит заметить, что не все дразнилки говорятся со злым умыслом. Иногда "дразнилки", " перебранки... приобретают характер словотворчества, словесной игры, соревнования в речевой изобретательности" [31]. Но встречаются и другие, так называемые дразнилки-поддевки. Как правило, в них речь заходит о каких-либо качествах дразнимого. Если человек жадный ему говорят:
Жадина-говядина,
Соленый огурец,
Простая шоколадина,
На горшке вареная,
Сосисками побитая,
Чтоб не была сердитая!
***
Петька – дурак,
Курит табак,
Спички ворует,
Дома не ночует,
Спит под забором,
Зовут его вором.
Безусловно, это достаточно безобидные дразнилки. Словесная агрессия, выраженная в литературной форме, может носить и не столь миролюбивый характер.
Вербальная агрессия, как стиль общения, выработалось у многих социальных групп: начиная от фанатов английского футбола и заканчивая парнями из русской деревни. Речь идет о причудливом феномене - "аггро", понятие которое ввел в обиход английский психолог Питер Марш. Аггро - это не агрессивное поведение, а только его обрядовая имитация. Многие стишки, по форме напоминающие вербальную агрессию, служат не только тому, чтобы унизить противника, но и, чтобы подготовить почву к последующей физической агрессии. Например, в русской деревне перед тем как подраться на праздник парни собирались и пели друг другу частушки обидного содержания. П.Марш и многие другие психологи отмечали, что "аггро" может обозначать "особые ритуальные действия перед проявлением настоящей агрессии или вместо нее. Эти действия могут быть как вербальными ( например, речевки футбольных "фанатов", [частушки]), так и невербальными (...жесты...)"[32].
Именно ритуальность произнесения текстов явно агрессивного содержания подчеркивает то, что перед нами и не до конца, и традиция поведения.
У футбольных фанатов свои традиции. Их песни и кричалки - это неотъемлемая часть субкультуры мирового футбола, простое и понятное болельщикам творчество. На стадионах его часто можно услышать. Перед нами пример фольклора аггро. Структура "фанатского" творчества проста: тут есть "Мы"- это команда победителей, за которою болеют все наши, и "Они" - недостойные соперники. Как в представлении болельщиков выглядят "Мы"? "Мы" всегда самые лучшие:
" Руки в масле, жопа в мыле, мы работаем на ЗИЛе. "Тор-пе-до" Москва!!!"
***
"Справа мусорная яма - это общество "Динамо",
Слева мусорный бачок - то московский "Спартачок",
Посреди звезда горит - это общество "Зенит".
***
Спартак - это я,
Спартак - это ты,
Спартак - это лучшие люди страны".
"Они" уже совсем другие. Не такие как "Мы", а значительно хуже:
"Что за хуй торчит из кеда - это общество Торпедо".
***
"Факел" больше не горит - На него поссал "Зенит".
***
"Как в жопе заноза как в поле сорняк,
Торчит из навоза Московский Спартак".
***
Из толчка торчик рука - это тренер ЦСКА
По реке плывет доска - это гроб для ЦСКА...
Природа подобного фольклора сложна. Он может провоцировать агрессию, являться подготовкой к ней, оправдывать ее, и, одновременно, может быть собственно словесной агрессией выраженной в фольклорной форме. Это происходит тогда, когда болельщики обмениваются оскорблениями в "стихах".
Иногда, подобные выходки очень жестоки. Известная английская насмешка - "Munich 1958", " используемая (английскими болельщиками) в стремлении спровоцировать фанатов Юнайтед. Она относиться к катастрофе самолета в 1958 г., когда погибла половина этой команды. Песня "Aberfan" исполнялась для уэльских фанатов. Это напоминание трагедии 1960 года, когда ученики из деревни Аберфан [в Уэльсе] погибли под обвалившейся на их школу кучей шлака."
Другой пример из России. В северо-русской деревне на гуляния парни устраивали драки. Это было обязательным "элементом мужского праздничного поведения". Некоторые считают, что избивая друг друга, парни снимали проблему напряженных отношений между соседними деревнями. Сами же ребята говорили, что стоят за честь и "славу" деревни. В мордобитиях участвовали, как правило, неженатые. Женатые включались в случае необходимости, чтобы защитить родных или соседей.
Драки воспринимались как нечто нормальное, они были составной частью праздника. Несмотря на всю кажущуюся жестокость, драка не считалась чем-то вредным и патологическим. Хотя случаи увечий и убийств в них были часты.
Парни из разных деревень ходили партия на партию, брали с собой железные трости и драли ими "чужаков". Хлестались на "Иванов день", на "Троицу" и "Покров". Дрались по религиозным и престольным праздникам. Устраивали друг другу засады, а то и так сходились стенка на стенку из разных концов деревни. "На драку идут - "как гуси летят" (клином); атаман идет в середине первый (атаман считается как командир, первый начинает, последний кончает), гармонист идет в середине рядом с атаманом. Сначала партии встретятся, песен попоют друг другу, в гармонь сыграют "под драку"; один раз пройдут по деревне туда и обратно, второй раз встретятся - стычка."[33].
Перед дракой толпу нужно было разогреть. Для этого особенно ценились задиры. " Перед стеношным боем проводился специальный обряд "задор" - время заводил. Каждый задира припасал свои колкости чужому атаману и его партии, это и частушки "на задор", присказки, иногда просто матюги"[34]. Испытывая друг друга на выдержку и острое слово, бойцы постепенно входили в озорное и задиристое состояние, в котором и начинали бой. Часто во время сшибки, кулачники старались отыскать в гуще противников своего обидчика и наказать его.[35] Обычай боевого задора мы находим и в русских народных сказках. Бой предваряется похвальбой противников и взаимными поддевками. Перед боем с Иваном Быковичем чудо-Юдо говорит: "Да тот кто меня побить может еще не родился, а коли, родился - так на войну не сгодился; я только дуну, его и праху не останется!.." Или в Сказке "Федор-водович и Иван-Водович" идет Издолище на бой, похваляется:" Я на свете никого не боюсь, есть только на свете два богатыря Федор-водович да Иван-Водович, да они молоды-блады; кабы-здесь они были , на одну долонь посадил , другой придавил - пена стала". В это время выскакивает герой, размахивается и своим острым мечом и срубает Чуду-Юду головы." (Г.Базлов)
Песни которые парни пели на задор назывались "охальные". Говорили, если парни захоркали - быть драке. Песни построены как диалог враждующих сторон, кто кого. Приведем описание подобного поведения глазами участника драки:
" Так, уже так, уже праздник когда, идут с гармонью, и компания, надо что когда ей уже драку начинать, вот и уже такое вызывающее делается, вот называется "ломка перед дракой", в общем, идут и один и вот так, себя так вот, такое, как разминается - и эти, руки и плечи, всем этим, корпусом, и потом еще... ну один так разламывается, другой там идет прямо так <называется> прямо колом дорогу, это... и там с частушками, конечно, с матерными, и... Вот это называется "ломка", на самом деле ее надо смотреть, видеть! Кто крепче ломается - самый заядлый дракун считался этот. И гармошка на развал идет, под хулиганской, специально идет это ломка вся идет под хулиганской... по басам на гармошке играют. На одних на басах - на развал называется. ...
Значит, там такое действие было, как все равно, что по сценарию.... Один идет там ломается, там идет там с колом, там: "Эх ты!..." А второй там идет кто-то частушки поет, гармонист только свое дело делал - играл. А <мы> частушки пели. Там уже у них кто как, каждый знал свою роль. В этой компании у каждого своя роль была.
[Это вот деревня на деревню?]
Деревня на деревню, и шатия на шатию.
И частушка была, что [декламирует]:
Шатия на шатию -
которая возьмет.
Наша маленькая шатия
большую заебет.
Они с такой с поддевкой, чтоб, в общем, задраться, чтоб задеть, такие частушки унизительные в адрес соперника пели. И потом уже начинали те отвечали, потом шли эти...
Идут, короче, пляшут, и этот, индоман идет компания, в ширину вот дороги - от конца, от края дороги до другого края. Посередине гармонист, впереди толпа пляшет, с гармошкою прошли, в общем, сквозь эту толпу, посмотрели и толпа разошлася, и тут человека два-три уже вырубили, лежат уже без сознания на дороге, вот такие случаи были. Я тоже был свидетелем вот таких."[36]
Частушки и "боевые" песни всего были нескольких видов:
Ø обращение к противнику с угрозами, с целью унизить его;
Ø обращение к своему оружию, как к помощи, с целью запугать этим соперника;
Ø воспевание прошлых драк и их последствий;
Ø обращение к своей молодецкой удали.
Приведем несколько примеров из книги А.В. Грунтовского «Русский кулачный бой». Первое, о чем пели парни перед дракой было, обращение к своему противнику. Цель таких частушек - запугать и унизить вражескую сторону, а для своих - поднять настрой перед потасовкой.
Мы ебем, ребята, вас
И атамана вашего.
Разбежится ваша шайка
От нагана нашего.
***
Заиграйте мне "под драку",
Пора драку начинать.
Неприятели собрамшись,
Хочут головы ломать.
***
Это чей паренек,
Выдает коленца.
Не досталось бы ему,
Осинова поленца!
***
Ты играй гармошка наша,
Мы чужую разорвем.
Сами милости не просим,
И другим не подаем.
***
Нас какие-то зародыши
Побить, побить хотят.
На кусочки их порежем,
Косоруких сопленят.
Обращение к своему оружию тоже имело цель. Оно не должно было подвести в самый нужный момент, и было тем единственным, на что можно всецело положиться.
Чужестранна пуля быстра,
Кистенек мой пошустрей.
Скобаря взыграй, товарищ,
Будем щурить карасей.*
(*Щурить, прищурить - забить до смерти).
***
Финский нож советской стали-
Золоченое перо.
Ты найдешь себе местечко
Под девятое ребро.
***
Ножик вострый, ножик вострый,
Ножик вострый - он кривой.
Когда в тело он вопьется
-Тянет кишки за собой.
***
Ах ты кинжал мой вороненый
Всему округу гроза
Из-за тебя завороненного
Я не бегал ни раза.
Воспевание прошлых драк и их последствий. Если кто-нибудь во время прошлых драк хорошо получал, это не могло не стать темой для новой песни.
Режьте, режьте паразиты,
Мое тело на куски.
Мое мясо - не капуста,
Не посыплются листки.
***
Меня били, колотили,
Резали как борова.
У милашкиного дома,
Ох, досталось здорово.
***
Били, били, колотили
Троска мерная вилась,
Из-под беленькой рубашечки
Кровь горячая лилась.
***
По спине ходила гиря.
По зубам ходил кулак.
По затылку - кирпичина
А по брюху - толстый стяг.
***
Задушевного товарища
Зарезали во ржи.
Ала кровь его бежала
Со разбитой головы.
Обращение к своей удали тоже было элементом обрядового действия. Так как тот, кто сильнее всего похвалялся, ломался перед другими обычно и был первым самым агрессивным.
Я отчаянным родился
-Вся деревня на меня.
Вся деревня Бога молит,
Что б повесили меня,
***
Я отчаянным родился
И ничем не дорожу.
Если голову отрубят ,
-Я полено привяжу.
***
Арестованы вагоны.
Тихо подаваете.
Хулиганить буду я
-Пока не расстреляете.
Так парни и пели. Гармонист играл все быстрее. Перед дракой "зачасит", заиграет быстрее и резче, кинет гармонь, заорет матом и пошли ребята друг друга молотить.
Итак, мы узнали, что вербальная агрессия может выражаться не только с помощью запрещенных слов, но и посредством специально созданных фольклорных клише - стихов, частушек, песен негативного содержания.
2.3 Литература содержит описание насилия (интердикурсивное насилие)
Согласно современным представлениям, литература не агрессивна. Она не является актом насилия. Агрессивными могут быть автор, читатель, критик, но не само произведение, поскольку идеи не обладают таким человеческим качеством.
Тем не менее, вряд ли было бы правильно считать, что искусство и литература к агрессии не имеют никакого отношения. Это походило бы на отрицание методом Лавуазье. Когда ученому рассказывали о метеоритах, он решительно заявлял: «Камни не могут падать с неба, потому что на небе нет камней». Сказать, что агрессия и насилие не связаны с творчеством только « потому, что этого не может быть», звучит не слишком убедительно. Безусловно, сама литература - это не акт насилия, как считали древние, но влияние ее настолько существенно, что порой именно книги определяют ход истории. А сцены жестокости в текстах оказывают существенное влияние на агрессивность людей.
"Интердискурсивное насилие", как говорилось выше, означает, что агрессия "происходит" в событийном компоненте произведения, его тексте, психологии персонажей и не понимается как физический акт. Мы говорим об описании насилия, т.е. "словесном, устном или письменном его изображении"[37]. Перечислим возможные проявления такового. Это могут быть:
Ø призывы к насилию, такие как героизация, пропаганда агрессии, санкционирование насилия, объяснение его как допустимого и тд;
Ø описания насилия - изображение зверств, убийств, нанесения физического вреда в произведении, брань, вербальная агрессия литературных героев и тд.
«Насилие» здесь исключительно на бумаге и в воображении читателя. Лишь как стилистическая инкрустация, или сюжетная необходимость, задуманная автором. Изображение насилия может быть для того, чтобы сориентировать читателя, создать настроение и фон повествования, для того, чтобы плохой персонаж отличить от хорошего? Тот, кто причиняет вред в силу враждебности, тот и будет плохим..
Приведем классификацию интердискурсивного насилия:
По форме:
Физическое насилие - любое нарушение физической целостности персонажа. Возьмем пример из русской сказки про «Лихо одноглазое».
Жил - был кузнец. Захотелось ему как-то посмотреть на лихо. Ушел за ним в темный лес, искал и наконец-то встретил. Явилось лихо в образе старухи, попутчика кузнецова съела.… А кузнецу говорит, скуй мне глаз. « Хорошо, - говорит, да есть ли у тебя веревка? Надо связать, а то ты не дашься; я бы тебе вковал глаз.… Взял он толстую веревку да этою веревкой скрутил ее хорошенько… Вот он взял шило, разжег его, наставил на глаз-то ей на здоровый, взял топор да обухом как вдарит по шилу…»[38].
Во "Мраке" Ю. Никитина зверь нападает и убивает человека. "В толпе обеспокоено заорали, но решетку не подняли, и зверь к восторгу собравшихся принялся поедать еще живого человека у всех на глазах. Тот кричал и отбивался, зверь распорол ему живот, сизые внутренности с шипением выползали наружу, теснясь и вздуваясь огромными пузырями, человек пытался затолкать их обратно оставшейся рукой, но зверь опять ухватил его за голову, стиснул челюсти. Послышался отвратительный хруст. Кровь брызнула тонкими горячими струйками, и жертва перестала двигаться."
Моральное насилие - происходит тогда, когда персонажу причиняются душевные страдания.
И.Э.Бабель в работе « Топос проституции в литературе…» предлагает рассматривать следующие виды морального насилия. Основная форма - это ложное спасение проститутки, под видом которого происходит вторичное совращение.
« Более безобидный характер носит “выманивание” у клиентов денег и угощений.… На грани полового “извращения” находится сексуальное и финансовое “укрощение” клиентов». Женька в "Яме" А. Куприна говорит: "Все вы дуры! ..." Отчего вы им все это прощаете? Раньше я и сама была глупа, а теперь заставляю их ходить передо мной на четвереньках, заставляю целовать мои пятки, и они это делают с наслаждением …. Вы все девочки знаете, что я не люблю денег, но я обираю мужчин, как только могу...»
Образ «морально изнасилованного человека» создал Н.В. Гоголь в «Шинели». Речь о неком человечке из одного департамента…, «но лучше не называть департамента». Мелкий «чиновнишка» - Акакий Акакиевич, изощренно и обидно высмеиваемый сослуживцами. « В департаменте не оказывалось к нему никакого уважения. Сторожа не только не вставали с мест, когда он проходил, но даже не глядели на него, как будто бы через приемную пролетела простая муха… Молодые чиновники подсмеивались над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия, рассказывали тут же пред ним разные составленные истории; про его хозяйку, семидесятилетнюю старуху, говорили, что она бьет его, спрашивали, когда будет их свадьба, сыпали на голову ему бумажки… Только если уж слишком невыносима была шутка… он произносил: « Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?…и в этих проникающих словах звенели другие слова: « Я брат твой»…». Унижения, производимые над Акакием Акакиевичем, были до того досадные, что он практически от них и скончался. И даже писатель, сжалившись над умершим, воскресил его обиду мстительным привидением. Оно бродило по Петербургу и срывало со всех проходящих шинели.
По содержанию:
Нейтральное насилие. Не определяет концепцию произведения. Оно, возможно, используется лишь для того, чтобы показать «плохих и хороших» персонажей. Такое насилие часто встречается. Даже в «Мери Попинс» известной писательницы Памелы Треверс описываются следующее: « ...Потом она (Мери - авт.) сделала очень странную вещь - она отломила у себя два пальца и подала их Джонни и Барби...». Или у Джанни Родари можно встретить интересные моменты. Например: « Принц Лимон устроил в лесу фейерверк, чтобы развлечь графинь. Фейерверк у него был особенный. Он связывал своих солдат-лимончиков попарно и стрелял ими из пушки вместо ракет...».
Пример столь же нейтрального садизма дан в сказке «Иван Запечин». Этому Ивану досталось кольцо. А кто с ним во дворец явится, получит царскую дочь. Смекнули тут старшие братья и говорят юродивому:
« -…Продай перстень нам…
- Ивашко отвечал: « У меня не продажный, а заветный». Братья спрашивают « Какой завет?». - « А дайте по ремню из спины вырезать» - отвечает он. Те согласились. Вырезал Ивашко ремни и положил в карман».
В сказке о «Шурыпе» поп просит своего работника: « Вот что: свари-ка кашицы, позавтракам да рассчитамся. В кашицу да положь-ка першу, да и лукшу, да солёну». Работник возьми и завари в котле всех поповских детей: Пирку, Лушку и Олену. « Эх, озорник», - спокойно ответил на это батюшка: « Я тебе говорил перцу, луку, да соли», да ты, мол, не расслышал - поклал моих детей. «Делать нечего, сели да позавтракали». Позже поп даже благословил убийцу своих детей.
Гротескное насилие. Например, «жестокость», как инструмент " парадокса " в литературе. Парадокс - есть отклонение «некоего качества или свойства от нормы его проявления в обыденном мире человека». «Где мы? - гневно вопрошал Жюль Жанен в 1834 году, рассматривая творения Сада.— Здесь только одни окровавленные трупы, дети, вырванные из рук матерей, молодые женщины, которым перерезают горло в заключение оргии, кубки, наполненные кровью и вином, неслыханные пытки, палочные удары, жуткие бичевания. Здесь разводят огонь под котлами, сооружают дыбы, разбивают черепа, сдирают с людей дымящуюся кожу; здесь кричат, сквернословят, богохульствуют, кусаются, вырывают сердце из груди - и это на протяжении двенадцати или пятнадцати томов без перерыва; и это на каждой странице, в каждой строчке….».
Трагическое насилие (В. Богомолова). «Эмоции, которые Аристотель определял как сущность трагедии, - сострадание и страх». Следовательно, сцены насилия, вызывающие сострадание, и есть трагические. Трагическое осмысление насилия характерно для «исторических произведений». А. Одоевский на основе летописи в поэме «Василько» реконструирует ослепление В. Теребовльского:
« Взял торчин нож, готовясь к ослепленью;
Ударил - но не в очи: он лицо
Страдальца перерезал. « Ты неловок», -
Сказал Василь. Краснея, торчин нож
Отер полою; вот его в зеницу
Ввернул: кровь брызнула из-под ножа;
Ввернул его в другую, и ланиты
Уже волной багровою покрыты».
Правое (неправое) насилие. Позитивная и негативная оценка субъектов творчества - это разделительная черта между правым и несправедливым насилием.
« Чувство негодования, которое мы испытываем, видя торжество негодяев, и удовлетворение, когда они получают по заслугам» характеризует правое насилие( Е.Богомолова).
Бабка-долгоноска из сказки « Мужик и черт», воспользовавшись волшебной силой, попленяет царство, а самого царя опаляет. По сказке - это несправедливо и подло. И, конечно, правда торжествует, когда царь отсекает ей голову, становится бабке на одну ногу, дергает другую, раздирая мертвое тело.
«Волшебная дудка» приводит пример правого насилия. Отец, узнав, что старшие дочери загубили свою сестру, « на ворота (их) посадил, из ружья расстрелял…»
Неправое насилие чаще всего неадекватно ситуации. Это когда доброго героя убивают те, от кого он меньше всего этого ожидал; или лишают жизни незаслуженно, с особой жестокостью.
В сказке « Иван-царевич и богатырка синеглазка» коварные братья, только что спасенные царевичем, задумывают его убить и с этой целью бросают в глубокую нору. Достаточно распространенный сюжет. Загубить свою падчерицу задумала мачеха в « Морозке». Говорит она: « Ну, старик, отдадим Марфушку замуж… увези… к жениху; да мотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор, - знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и тут отдай Марфутку за Морозка. Старик вытаращил глаза, разинул рот и перестал хлебать, а девка завыла». Позже мачеха посылает старика забрать окоченевший труп дочери: « Поезжай, старый хрыч, да буди молодых!».
Юмористическое насилие. Рассказ “Реабилитация” Д. Хармса пестрит черным юмором. «Рассказчик признается в серии убийств, расчленении, некрофилии, уничтожении младенца и т. п, но одновременно кумулятивность, чрезмерная вычурность преступлений и нелепость оправданий дезавуируют ситуацию, делают ее невсамделишной…. Смешное проявляется в синтактике текста …»[39].
Герой признается: " Не хвастаясь, могу сказать, что, когда Володя ударил меня по уху и плюнул мне в лоб, я так его схватил, что он этого не забудет. Уже потом я бил его примусом, а утюгом я бил его вечером. Так что умер он совсем не сразу. Это не доказательство, что ногу я отрезал ему еще днем. Тогда он был еще жив. А Андрюшу я убил просто по инерции, и в этом я себя не могу обвинить. Зачем Андрюша с Елизаветой Антоновной попались мне под руку? Им было не к чему выскакивать из за двери. Меня обвиняют в кровожадности, говорят, что я пил кровь, но это неверно, я подлизывал кровяные лужи и пятна; это естественная потребность человека уничтожить следы своего, хотя бы и пустяшного, преступления. А так же я не насиловал Елизавету Антоновну. Во первых, она уже не была девушкой, а вот вторых, я имел дело с трупом, и ей жаловаться не приходится. Что из того, что она вот-вот должна была родить? Я и вытащил ребенка. А то, что он вообще не жилец был на этом свете, в этом уж не моя вина. Не я оторвал ему голову, причиной тому была его тонкая шея. Он был создан не для жизни сей. Это верно, что я сапогом размазал по полу их собачку. Но это уж цинизм – обвинять меня в убийстве собаки, когда тут, рядом, можно сказать, уничтожены три человеческие жизни. Ребенка я не считаю. Ну, хорошо: во всем этом (я могу согласиться) можно усмотреть некоторую жестокость с моей стороны. Но считать преступлением то, что я сел и испражнился на свои жертвы, – это уж, извините, абсурд. Испражняться – потребность естественная, а следовательно, и отнюдь не преступная. Таким образом, я понимаю опасения моего защитника, но все же надеюсь на полное оправдание."
А. Бирс тоже любил юмор. Чего стоит реплика: « что сказана матерью, обращавшейся к своему сыну, только что отрезавшему ухо у лежавшего в колыбели младенца (рассказ "Клуб отцеубийц"), - "Джон, ты меня удивляешь"».
Насилие давно стало объектом подшучиваний и смеха. Иногда даже в стихах. Как, например, это происходит в "страшилках":
Дверь мы ломали-ломали,
Насилу выломали,
Мы Олю скрутили, мы Олю связали,
Насилу ее изнасиловали.
***
Мальчик нейтронную бомбу нашел
С бомбой в родимую школу пришел,
Долго смеялось потом районо -
Школа стоит, а в ней никого.
***
Дети в подвале играли в гестапо -
Зверски замучен сантехник Потапов,
Ноги гвоздями прибиты к затылку,
Но он не выдал, где спрятал бутылку.
Традиционное насилие. Оно часто встречается в сказках. Это сюжеты о сражении злых сил русским богатырем. «Вскочил Иван Быкович… Чуду-юду не посчастливилось… с одного размаху сшиб ему три головы… Снова они сошлись…отрубил чуду-юду последние головы, взял туловище - рассек на мелкие части и побросал в реку Смородину».
« Смахнул Федор Водович шесть голов, осталось три - не забрала сабля боле. Тогда стали они с Издолищем биться врукопашную… слышит Федор Водович, что в себе силы мало, и кричит: « Царевна, выйди, помоги поганого Издолища победить». Царевна насмелилась, вышла, взяла батог и стала бить им змея поганого. Тогда…этого зверя поганого победили».
Убийство с дальнейшим расчленением змея встречаем в сказках « О трех царских дочках», « Иван- Горошко», « Сучье рождение», « Про Ивана-царевича и Федора Нянькина», « Солдатские сыны», « Два охотника» и тд.
Магическое насилие. Например, колыбельные с пожеланием смерти ребенку. Эти песни, видимо, инициируют символический переход ребенка ко сну.
Методологическое насилие - это способ или форма творчества, когда с помощью насилия выражается определенная художественная концепция. « Единственное, что реально воздействует на человека – это жестокость” (А. Арто, 1933). Жестокость – не самоцель: “нужна сильно сбитая, сильно структурированная, сильно сцепленная машина, чтобы вообще могло случиться состояние понимания в голове человека – в голове актера и в голове зрителя. <…> Потому что только жестокость может до конца изгнать изображения того, что нельзя изображать». Это идея переживания жестокости в показе, но не в реальности.
« У нас есть только одна вещь, которая помогает сохранить рассудок, это жалость. Человек, лишенный жалости, безумен». Эти слова принадлежат английскому драматургу Э.Бонду. Стремясь пробудить в человеке чувство сострадания, писатель не раз обращался к теме насилия, детально описывая « великолепие уродства».
Манифест футуристов воспевал войну и «разрушающую руку анархиста». Там провозглашалось:
« Смелость, отвага и бунт - вот, что воспеваем мы в своих стихах.… мы воспеваем наглый напор, горячечный бред, строевой шаг, опасный прыжок, оплеуху и мордобой…
Нет ничего прекраснее борьбы. Без наглости нет шедевров…
Да здравствует война - только она может очистить мир. Да здравствует вооружение.… Долой женщин!
Мы вдребезги разнесем все музеи, библиотеки. Долой мораль…»
Дидактическое насилие - насилие, присутствие которого в произведении имеет нравоучительный характер. Так в русских сказках, жадным, злым и глупым людям достается по первое число. Подробней дидактическое насилие будет рассмотрено в главе "Насилие в детских народных сказках".
Иные формы целевого насилия:
Описание насилия может иметь любой целевой характер. Например, для придания динамичности сюжету, его популяризации и тд. Это своего рода использование «насилия» в коммерческих целях.
Джон Клиланд был должен много денег. Кредиторы напирали со всех сторон и, чтобы расплатиться, он вынужден был писать. Из-под его пера вышел непристойный роман «Фанна Хилл, мемуары публичной женщины». Насилие и разврат в сюжете, по задумке автора, должно было привлечь внимание читателя. Вместо этого писатель угодил на скамью подсудимых «за растление общественных нравов». Суд поступил мудро: Д. Клиланду была назначена пенсия, с целью предотвращения подобных поступков в будущем.
«Коммерческое насилие» можно встретить на страницах любого из остросюжетных боевиков. Возьмем «Лабиринт смерти» А. Бадина. В рассказе повествуется о людях, которые за вознаграждение решились пройти лабиринт полный ловушек:
« Насекомые - убийцы уже объели все мясо с лица, выжрали глаза и пробирались внутрь тела сквозь дыры рта и носа».
« …негр снова заорал…не удержался и, сорвавшись вниз на желоб, покатился по нему. Мэри, Кэт и Сергей, затаив дыхание, наблюдали, как на пути несущегося вниз негра из дна желоба вылезло острое широкое лезвие. Оно поблескивало в свете тусклых неоновых ламп, а негр несся прямо на него, ногами вперед и дико кричал…Его предсмертный вопль, разнесшийся эхом, завис во влажном, смрадном воздухе лабиринта. Алая, пенящаяся кровь брызнула фонтаном на несколько метров вверх и, образовав пурпурный искрящийся туман, оседала на пол… Разрезанный на две части негр летел вниз с той же скоростью, поливая горячей бурлящей кровью желоб и стены хода».
В периодической печати также нередко применяется целевое насилие. Так называемый прием отвлечения внимания. « В 1960-е годы было обнаружено, что сообщения, направленные против какого-либо мнения или установки, оказываются более эффективными, если в момент их передачи отвлечь внимание получателя от содержания сообщения. В этом случае затрудняется осмысление информации получателем и выработка им контрдоводов - сопротивления внушению.… Газеты стали применять «калейдоскопическое» расположение материала, разбавление важных сообщений сплетнями, противоречивыми слухами, сенсациями, красочными фотографиями и рекламой»[40]. Наиболее привлекательны, в смысле отвлечения внимания, материалы с описаниями насилия и жестокости. Они вызывают повышенный интерес у читателя, тем самым, отвлекая его от той информации, которую хотят внушить. Это тоже пример целевого насилия.
2.3.1 Влияние интердискурсивного насилия на агрессивность человека.
Как же влияет на человека все то многообразное насилие, которое встречается в литературе? Мы нашли несколько вариантов ответа на этот вопрос. Все они достойны того, чтобы о них рассказать. Рассмотрим каждый отдельно.
а.
Описание насилия в газетах, книгах может вызывать адаптацию к нему в реальной жизни. Адаптация - это активное приспособление ценностей насилия к психологии человека средствами литературы.
В энциклопедии методов пропаганды есть статья, посвященная «Будничному рассказу». Издание определяет его как «Будничный» или «обыденный» рассказ, который используется для адаптации человека к информации явно негативного, вызывающего отрицание, содержания. « Если нужно приручить людей к … крови, убийствам, злодеяниям всякого рода», массовым изданиям достаточно распространять соответствующую информацию.
Таким образом, «самый эффективный способ пропаганды - неустанное повторение одних и тех же утверждений, чтобы к ним привыкли и стали принимать не разумом, а на веру»[41]. Антонио Грамши писал: «Это - не изречение некой истины, которая совершила бы переворот в сознании. Это огромное количество книг, журналов, брошюр, газетных статей…, которые без конца повторяются».
Антисоветская пропаганда на западе была построена как раз по такому принципу. « Содержание…"Нью-Йорк таймс", лондонской "Таймс", парижской "Монд", западногерманской "Франкфурт альгемайне цайтунг" и других ведущих буржуазных газет таково, что нет буквально ни одного номера, где бы - антисоветские домыслы, выпады, намеки, предположения…не занимали заметного, а часто и ведущего места»[42]. «Жонглирование стереотипами, массовая дезинформация призваны создать атмосферу одобрения общественным мнением любых... агрессивных, милитаристских акций»[43].
Адаптация к насилию и агрессии изменяет поведение человека:
Ø он может сознательно выбрать агрессивную линию поведения, считая ее нормальной;
Ø он может также попустительствовать насилию, одобрять его поскольку будет неадекватно воспринимать его.
Адаптация к насилию вызывает привыкание к нему. « Суть этого феномена в том, что стимул (описание насилия - авт.) первоначально вызывает реакцию, но при повторении стимула…сила реакции…начинает постепенно уменьшаться вплоть до полного игнорирования стимула»[44].
б.
Литература содержит оправдание насилия как довод, которым можно объяснить и извинить его. Ну, а веский довод может быть воспринят и использован читателем. «Насилие изображенное как оправданное, оказывает большее воздействие»[45] на человека.
Оправдывать можно насилие и безотносительно к чему-либо, просто как явление. Делать это могут и автор от своего имени, и его литературные герои. «Довольно сочинять романы о преступлениях с наказаниями, пора написать о преступлении безо всякого наказания» - восклицает герой бунинских « Петлистых ушей», господин Соколович, который оправдывал убийство. Рассуждает он просто: “Страсть к убийству и вообще ко всякой жестокости сидит, как известно, в каждом. А есть и такие, что испытывают совершенно непобедимую жажду убийства, — по причинам весьма разнообразным, например, в силу атавизма или тайно накопившейся ненависти к человеку, - убивают, ничуть не горячась, а убив, не только не мучаются, как принято это говорить, а, напротив, приходят в норму, чувствуют облегчение, - пусть даже их гнев, ненависть, тайная жажда крови вылились в форму мерзкую и жалкую. И вообще пора бросить эту сказку о муках, о совести, об ужасах, будто бы преследующих убийц. Довольно людям лгать, будто они так уж содрогаются от крови”.
Ч. Айтматов в романе “Тавро Кассандры” «фактически допускает - пишет А.Варламов, - или даже освящает убийство младенцев во чреве матери, если из них могут вырасти потенциальные злодеи. В его произведении, хотел автор того или нет, космический монах Филофей претендует на то, чтобы стать своеобразным праведным Иродом».
Насилие в подобных произведениях может быть представлено как некая необходимость, конечная точка всего повествования, логически и морально обоснованная.
Порой литература оправдывает уже реально совершенное насилие, так как это было сравнительно недавно во Франции. История насалась с того, что была создана группа поэтов-экстремистов "Красный легион". Они дошли до того, что присвоили себе право убивать исписавшихся литераторов и под этим лозунгам совершили серию покушений. В группу входили музыканты, писатели и поэты - Усташ Бониэм, Юстас Либих, Эдна ра, Стерео Кутька, Лоррис Ломайтис. Несколько покушений совершенных "Красным легионом", оказались удачными. Были убиты журналисты Билли Хай и Дик Ледноу. После этого активисты были пойманы и посажены в тюрьму. Усташа Бониэма даже расстреляли.
Соратники "прогневанных поэтов" начали кампанию за их освобождение. В том же году рок-группа “Притырки” дала концерт “Бесстрашным узникам”. В одной популярной песне они заявляли о том, что "Красный легион" поступал совершенно правильно и оправдывали убийства литераторов. Слова там были такие:
"Свободу музыкантам и поэтам!
они имели право убивать
лентяев разучившихся давать
уже не озаренных высшим светом
прельстившийся семьей и кабинетом
художник переставший создавать
не должен на земле существовать –
его казнили праведные в этом..."[46]
Оправдание насилия может создать ему привлекательный образ, сделать агрессию "делом чести", "ремеслом настоящего человека", что снизит самокритичность и порог применения агрессии у человека.
в.
Героизация - это превознесение и прославление насилия. " Примером тому могут служить хотя бы упоительные описания троянской битвы у Гомера. Герои вступают в противоборство, заканчивающееся для многих участников сражения смертью. Средние века доносят до нас множество великолепных сентенций по поводу насилия, заставляющих сильнее биться сердца читателей: "Нет зрелища прекраснее, чем вид бьющихся героев и хлещущей крови". Архиепископ Кентерберийский в "Генрихе V" Шекспира говорит:
"И, стоя на холме, мог любоваться
Отец его великий тем, как львенок
Его отважный жажду утолял
В крови французских рыцарей..."[47]
Эйн Рэнд в своем произведении "Первоисточник" представила изнасилование, как геройство. Героизации насилия посвящены многие произведения времен военных действий. Например, стихотворение «Песня» Д. Давыдова:
« Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой!
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
….
Станем братцы, вечно жить
Вкруг огней, под шалашами,
Днем - рубиться молодцами,
Вечерком - горелку пить…»
Стихотворение написано в 1815 г. в разгар русско-французской войны. Ему вторят строки Жуковского:
За гибель - гибель, брань - за брань,
И казнь тебе губитель!
Вожди славян, хвала и честь!
Свершайте истребленье,
Отчизна к вам взывает: месть!
Вселенная: спасенье!
Эта литература, конечно «дань времени», ведь войны должны рождать героев. Здесь ощущается пафос сражений: восхищение, бравада.… И против этого - картина Верещагина «смотр войск у деревни Шейново». На ней ликование победителя разбавлено фоном окоченевших на морозе солдатских трупов как напоминание истинного лица войны. Или же воспоминания Батюшкова:
Я видел сонмы богачей,
Бегущих в рубищах издранных,
Я видел бледных матерей,
Из милой родины изгнанных!..
Лишь угли, прах и камней горы,
Лишь груды тел кругом реки…
Героические произведения, воспевающие насилие, конечно, не агрессивны - но такая установка на однозначность, одноцветность войны может повлечь ненависть к проигравшей стороне, как форму оправдания собственной агрессивности.
Кроме этого, прославление военного насилия «может сделать насилие более вознаграждаемым»[48]. Известен интересный эксперимент психологов Арчера и Гартнера. Они исследовали 29 стран, участвовавших во второй мировой войне. Оказалось, что темпы роста убийств среди собственного населения резко возросли у стран-победительниц. « Одно из возможных объяснений: во время и после войны рискованное агрессивное поведение прославлялось как героическое…»[49]. Поэтому число совершаемых убийств у победителей возросло в среднем на 10%, чем за пять лет до войны. Литература также не оставалась в стороне…
г.
Санкция - это дозволение (предписание) на агрессию, подкрепленное авторитетом источника.
Прочтем из Библии. «Освяти мне каждого первенца, разверзающего всякие ложесна между сынами Израилевыми, от человека до скота, потому что мои они» (Исх. 13:2). Такой обычай жертвоприношения младенцев, закрепленный в священном писании, действительно существовал. Конечно, Библия была только отражением существовавшей традиции, но, вместе с тем, легализовала и продолжала ее. К санкции насилия мы подробней обратимся в гл. 3 разд. "Литература религиозных сект".
д.
«Пропаганда - распространение в массах и разъяснение каких-нибудь воззрений, идей, учений, знаний, политическое или идеологическое воздействие на широкие массы ".
Журнал фанатов Торпедо «Бульдог» опубликовал материал, который можно расценить как пропаганду насилия. Вот это короткое четверостишье:
Хулиганизм - это не просто
Безделица или прикол.
Тот, кто искал прогресса и роста.
Именно здесь его и нашел.
У пропаганды свои методы. Рассмотрим некоторые приемы, которые средства печати (СМИ) применяют для пропаганды враждебного отношения.
а. Метод ассоциативного мышления. « Так, во время югославского конфликта в 1998 году… на Западе были опубликованы статьи, посвященные технологии «демонизации сербов». Главный вывод: если непрерывно и долго помещать слово «серб» в отрицательный контекст (просто включать в описание страшных событий и в окружение неприятных эпитетов)»[50], то у людей возникает устойчивая неприязнь к сербам. Эффективность этого метода продемонстрировала «антисербская» кампания западной печати в 1993-95 гг. Метод ассоциативного мышления использовался также в немецкой литературе, например, формировавшей образ еврея. «Майн кампф» А.Гитлера содержит много наглядных и простых образов. «Евреи изображались рядом с ползающими в грязи крысами и тараканами - в расчете на то, что в сознании людей возникнет устойчивая связь между образом еврея и образом паразита»(D.Halpern).
б. Метод «психологического шока» удачно был применен в первую мировую войну. Пресса буквально «бомбила» массовое сознание статьями о жестокости солдат кайзера. Изуверские картины должны были вызвать ненависть ко всем немцам. А ненависть, по Е. Ильину, - это «сильно выраженное чувство враждебности».
Вот несколько примеров по книге Р. Зульцмана. «Пропаганда как оружие в войне»:
Всю мировую прессу обошла ложь об отрубленных солдатами детских руках. Для католиков была придумана легенда о распятии католических священников: их, якобы, подвешивали к колоколам. Самой «гнусной и одновременно самой действенной ложью» стало сообщение о том, что немцы перерабатывают трупы солдат, своих и чужих, на стеарин и на корм для свиней. Общественность негодовала. Для Китая это сообщение стало формальным поводом для вступления в войну на стороне Антанты.
Заметка о том, как кайзер добывает жир из трупов солдат, раздула «пламя ненависти среди американских граждан и среди народов других цивилизованных стран. Совершенно нормальные люди, узнав об этом, сжали кулаки и бросились к ближайшим бюро по вербовке в армию. Теперь им рассказывают, что в действительности они были обмануты и одурачены».
Отметим, что случаи этих зверств так и не были доказаны. (Repington. "Diary of the World War").
в. Подмена понятий. «Подмена - … заключается в использовании благоприятных определений для обозначения неблагоприятных действий (или наоборот)»[51]. Целью приема является создание одобрительного (враждебного) отношения к насилию и тем, кто его совершает. В войне США с Ираком об англо-американских солдатах принято писать как о «союзниках», их действия обозначаются нейтрально - «союзники продвинулись» (заняли), «солдаты освободили такую-то местность». Иракских же солдат чаще именуют террористами и фанатиками.
Во время Вьетнамской войны в США газеты использовали специальные словари для того, чтобы произвести на читателя нужное впечатление. « Так, с 1965 г. военные действия во Вьетнаме назывались в прессе "программа умиротворения". Это слово настолько вошло в обиход, что в газетах можно было прочесть такое сообщение: "Одна деревня так упорно сопротивлялась умиротворению, что, в конце концов, ее пришлось разрушить»[52].
г.
Использование "семантических мифов". Известная фраза « Нам нужна одна победа…» - пример такого мифа. Подобная мифология состоит из «аллюзий, реминисценций, цитат из Великой Отечественной войны, объективированных в коллективной памяти, фольклоре…литературных и кинематографических клише». (Г.Зверева). Данные мифы спекулятивно используются применительно к Чеченской войне в России. Их использование рассчитано на ассоциативную подмену образа врага - с «немца» на «чечена» и перенесения враждебности с одной фигуры на другую.
Г. Зверева в своем исследовании Чеченской войны как культурного феномена утверждает, что « общим местом при производстве масскультурной продукции стало использование» семантических мифов второй мировой войны при описании чеченских событий. Эта апелляция к народной ненависти, в сущности, попытка обмана с целью заставить русский народ враждебно относиться к чеченскому.
Л.Енина в статье " Речевая агрессия и речевая толерантность в средствах массовой информации" пишет о газетных статьях провоцирующих враждебность и использующих "семантические мифы". Автор приводит конкретный пример. В одной из найденных ею статей, пишет Л. Енина, используется прецедентный текст: "Мир - хижинам, война - дворцам", - ассоциативно напоминающий о революционных восстаниях.
е.
Присваивание агрессивной линии поведения. Что это такое? Присваивание происходит, когда человек открыто берет на себя обязанность, исполнение которой сопряжено с насилием. Но каким образом он берет эту обязанность? Весьма оригинально, человек поет песни о том, как будет умирать, или как будет убивать врага.
Военные песни - жанр публичного обещания, сделанного в строю перед боевыми товарищами. Причем, систематический характер их повторения, возможно, влияет на решимость. Исполнение песни и есть «присваивание агрессивной линии поведения» - человек обязуется сражаться и умереть.
«Действительно ли стремление к последовательности способно вынудить делать нас то, что мы в душе не хотим делать? Без сомнения! Желание быть (и выглядеть) последовательным представляют собой чрезвычайно мощное орудие социального влияния».[53] Если обещал что-то, будь готов выполнить.
«Смело мы в бой пойдем
За власть Советов
И, как один, умрем
В борьбе за это»
Песня времен Гражданской войны. Ее пели красноармейцы. У «белых» был свой вариант:
« Мы смело в бой пойдем
За Русь святую,
И, как один, прольем
Кровь молодую».
Вот некоторые современные тексты, более жесткие, чем песни Гражданской войны:
Ради жизни, ради хлеба
Мы идем в победный бой.
Инородных паразитов
Ждет давно уже топор.
Мы - народная защита,
И суров наш приговор.
Баркашовские отряды
Сотрясают маршем твердь.
Будет нам одна отрада -
Всех врагов России смерть! ( Марш баркашецев)
***
Я возьму топор, наточу острей,
Я надену Свастику на рукав.
Я очищу Родину от зверей -
На своей земле покажу, кто прав.
Я пойду во поле, да разойдусь,
Я пойду потешусь - повеселюсь.
Чтобы всяка мразь, чтобы мордой в грязь,
Чтобы каждый знал, на Руси кто князь. ( Марш "Русич")
Слова японских военных маршей порой наполнены своим пессимизмом и жертвенностью. Марш японских летчиков примерно звучит так:
Сакуре подобны я и ты.
Расцвели на ветке и опали.
Не живут до осени цветы,
Мы с тобою оба это знали.
ж.
Провокация агрессии - «подстрекательство, побуждение кого-либо к действиям, которые могут повлечь за собой тяжелые… последствия»[54], прямой призыв человека к агрессивным действиям.
Термин « взрывная литература» привычен для революционных восстаний. Это - произведения, призывающие народные массы к насильственному поведению, революции, восстанию. В. Кириллов в декабре 1917 г. написал следующее:
« Мы, несметные, грозные легионы
Труда -
Мы победили пространства морей,
океанов и суши,
…Пожаром восстаний горят наши
гордые души,
Мы во власти мятежного, страстного
хмеля,
Пусть кричат нам: « Вы - палачи
красоты…
Во имя нашего Завтра - сожжем
Рафаэля,
Разрушим музеи, растопчем искусства
цветы». ( «Мы»)
Про Рафаэля в 1918 г. вспомнил уже В. Маяковский. Стихотворение именовалось « Радоваться рано»:
"Белогвардейца
найдете и к стенке.
А Рафаэля забыли?
Забыли Растрелли вы?
Время
пулям
по стенке музеев тенькать
Стодюймовками глоток старьё
расстреливай!"
В 1924 г. он же призывал:
« Не все враги уничтожены.
Есть!
Раздуйте опять потухшую месть». («9-е января»)
Под "нож" шло все. В стихотворении "И нам мяса" В. Маяковский писал:
"Сегодняшняя поэзия — поэзия борьбы.
Каждое слово должно быть, как в войске солдат, из мяса здорового, красного мяса!
У кого это есть — к нам!
Нет нужды, что мы бывали несправедливы.
Когда в авто мчишься сквозь сотни преследующих врагов, нечего сентиментальничать: «Ах, под колеса попала курица».
Наша жестокость дала нам силу, ни разу не сдавшись жизни, нести наше знамя...
Ненависть к существовавшему до нас языку..."
А. Блок в "Непробудимой тишине" яростно призывал своих современников:
"На непроглядный ужас жизни
Открой, скорей открой глаза.
Пока великая гроза Все не смела в твоей
Отчизне,— Дай гневу правому созреть,
Приготовляй к работе руки..."
Агитацинно-массовая литература с успехом использовалась для провокации беспорядков. Выше мы уже говорили о группе французских интеллигентов "Красный легион", присвоивших себе право убивать других писателей, по их мнению, исписавшихся. Когда над ними шел судебный процесс и уже позже в тюрьме, беспорядки по поводу их несправедливого заточения, устроенные сочувствующими продолжались. Причем революционных дух поддерживался многочисленными провокационными стихами. В них поэты призывали народ бунтовать и сражаться против властей. Вот, к примеру, творчество Дэниса Призма, который " по молодости и неустойчивости характера, подстрекаемый своей любовницей Ассунтой Лориус... тоже стал выступать за освобождение... убийц "[55].
"мы будем приходить с утра
сюда скандировать “ура!”
мы можем даже сутки
кричать что дать пришла пора
свободу Либиху и Бра
Ломайтису и Кутьке
мы помним знаменитый клан
которым был спасен Алан
по их примеру
мы совершим святую месть
за справедливость и за честь
за нашу веру
шакалы! вы боитесь нас
еще случится – и не раз
кричать в ночи вам
нам даже нравится блевать
когда нас станут поливать
слезоточивым
мы мусор вынесем на двор
гнила культура как рокфор
как кандибоббер
долой тиранов! на дворец!
мы ль не умеем бить в торец
и между ребер
восстань Шаблондия – пора!
что в сердце у тебя дыра
поди забудь-ка
ведь арестованы вчера
Ломайтис Либих Эдна Бра
и Стерва Кутька"
Из современных сочинений национал-патриотов России:
Вперед, патриоты,
Оставьте сомненья,
Гоните к чертям
Все жидовское племя!
Вперед, патриоты,
Сорвите засовы,
Мочите всех черных,
И будьте готовы!
Вперед, патриоты,
Начните гоненья
На всех желторотых,
Гоните их племя!
И настанет рассвета пора,
И хозяева к власти придут.
Трепещи же жидовская власть,
Знай, ублюдок, что мы уже тут!
Последнее и самое безобидное в провокации агрессии - это когда литература вызывает враждебные эмоции в рамках сопереживания персонажам. Эдгар По именовал это "totality effect" - потрясение чувств. Оно связывалось с кульминационным моментом произведения и должно было создать у читателя эмоциональный шок. Человек, склонный к эмпатии, без сомнения, может разделить бешенство, негодование и злобу вместе с героем книги, которому он симпатизирует.
з.
Имитация агрессии или по-другому игровая агрессия. Имитация означает подражание агрессии, воспроизводство с возможной точностью ее внешних проявлений. Представьте себе ситуацию. Идете по улице. Вдруг вас окружает толпа странно одетых людей. Они громко кричат, что-то требуют, угрожают, и, тут кажется Вам, самое время пуститься наутек. Бежать было бы можно, если только вы не в русской деревне. Ведь, то, что выглядит как агрессия, на самом деле обрядовая игра, а звучащие угрозы - славянский календарный фольклор. Рождество, масленица, день святого Юрия в России, Сербии, Болгарии и других странах сопровождался пением особых песен. На рождество - это колядки, весной - масленичные и Юрьевские песни. Люди рядились и ходили по домам просить угощений. Радушных и хлебосольных хозяев славили, жадных - ругали. Поэтому, многие из этих песен по форме напоминают вербальную агрессию. И толпа, обступившая Вас, всего на всего ряженые, требующие гостинцев. Делают они это по-разному:
Угрозы и шантаж, предшествующие просьбе.
Я пришел к вам,
Чтоб сказать,
Что сегодня коляда:
Что-нибудь мне надо дать,
Рад я буду это взять.
Кто не даст мне ничего,
Обругаю я его.
Знать его я не хочу,
Как медведь я зарычу.
***
- Мы пастушки малые,
Рады, если б брали мы
Колядочки в ручки,
Когда б хозяева дали.
Если же не дадите,
Тогда получите:
Мы все побьем
На столе и под столом
***
Кто не даст пирога,
Тому сивая кобыла,
Да оборвана могила.
А вот примеры из жнивных песен:
Пусти, пан, домой нас,
Пока тебя просим,
А то там у леса
Мы тебя повесим.
Повесим у рощи,
Повесим у леса,
На яворе будешь
Висеть сколько влезет.
Староста без головы,
Эконом без ока,
Будто его выклевала
На поле сорока…
***
Заходи ты, солнце, за красные выси.
Отпусти домой нас ты, староста лысый.
Отпусти домой нас, очень тебя просим,
А если не пустишь, мы тебя удушим.
***
Конопли как полем,
Стоит пан как сажень,
Каждую травинку
Палкою укажет:
« Проклятая сволочь!
Тебе траву не жалко?
Так тебе глазища выколю я палкой»
Если вы глаза нам,
Мы тогда усы вам
Выдернем и ими
Вытрем сапоги мы.
Содержание других песни зависело от того, угостят или нет. Реальная агрессия, в данном случае, не исключена. Ряженые и вправду могли разозлиться, если их прогоняли. Поэтому, подобные песни имели два завершения: хвалебное, если подавали и срамное, если отказывали. Вот несколько примеров:
Таусень, Таусень!
Дай блин, дай кишку,
Свиную ножку
Всем понемножку!
Неси - не тряси,
Давай, не ломай!
Если подадут
У доброго мужика
Родись рожь хороша:
Колоском густа,
Соломкой пуста!
Если не подадут
У скупого мужика
Родись рожь хороша:
Колоском пуста,
Соломкой густа.
***
Мы ранешенько вставали,
Белы лица умывали,
Круг поля ходили,
Кресты становили,
Егорья окликали:
« Егорий ты наш храбрый,
… спаси нашу скотинку»…
Если подадут
Спасибо тебе тетушка,
На добром слове,
На добром подаяньи!
Дай тебе бог
Сто быков- годовиков,
Двести телушек,
Все годовушек !
Если не подадут
Злая тебе, баба,
Пень да колода,
На раменье дорога!
В тартарары провалиться
Назад поворотиться,
Чертовы горы пройти,
Назад дороги не найти!
***
Зеленого Юрия водим,
Масла и яиц просим,
Бабу-Ягу изгоняем,
А весну призываем!
Если не подадут
У ворот сосна,
Упадет она,
Ваши ворота,
Из болота,
Ваша хата,
Мышами богата,
В вашем саду
Кроты пашут!
Все перечисленное, отнести к агрессии можно только по внешним признакам. В социальном контексте подобный фольклор - лишь часть традиционных обрядов славян. Таким образом, к игровой агрессии Э. Фромма в виде тренинга на мастерство (напр. сражение на мечах), можно добавить агрессию в традиции вообще, если последняя предполагает игровую форму. Чем имитация агрессии отличается от аггро? Они несколько похожи, но аггро, чаще всего предшествует агрессии, предполагает враждебный настрой и соответствующие последствия.
Примеров игровой агрессии много. Вот еще один. « В земле была нора, а в норе жил да был хоббит…Прост-прост, а всегда выкинет что-нибудь неожиданное». Вы не ошиблись - это Джон Рональд Руэл Толкиен. Его книги написаны в жанре фэнтези. Фэнтези так и переводиться - фантазия. Сказочные континенты, храбрые герои, битвы и многое другое поместилось там. Более того, благодаря Д. Толкину родилась целая субкультура - «толкинисты». Это молодые люди, сменившие простые имена на сказочные, по несколько раз в году превращающиеся в героев известного писателя. Игры толкинистов имитируют бои сил добра и зла и по форме напоминают агрессию. Условия игр приближены к реальности: традиционные костюмы, доспехи, и, главное, сам поединок. Тем не менее, ничего страшного не происходит.
Есть и другие мнения, утверждающие, что игровая агрессия, при всей ее безобидности, повышает уровень агрессивности человека. Так считал известный психиатр Виктор Франкл.
Резюме
Во второй главе мы рассмотрели типы текстуальной агрессии по структуре. Можно утверждать, что текстуальная агрессия проявляется в 3-ех основных формах. Первое, как акт физической агрессии, осуществляемой посредством произнесения магического стиха. Второе, текстуальная агрессия выражается в вербальной форме, в виде поэтизированной инвективной лексики, использование которой наносит адресату «коммуникативный урон». В третьем, и последнем случае, текстуальная агрессия рассматривается , как изображение сцен насилия, которые входят в описательную часть текста и не направлены на причинение кому-либо вреда. («интердискурсивное насилие»).
«Интердискурсивное насилие» классифицируется по форме и содержанию. По форме оно группируется на описания: 1) физического и 2) морального насилия в тексте. По содержанию классификация шире. Предлагается различать нейтральное насилие, т.е. насилие не определяющее концепцию произведения, а лишь, используемое для того, чтобы показать «плохих и хороших» персонажей; гротескное (преувеличенное насилие), трагическое, юмористическое насилие, т.е. насилие, вызывающие у читателя сострадание или смех; правое (неправое) насилие; традиционное насилие как повторяющие сходные сюжетные линии, принятые в большинстве тех или иных произведений; магическое насилие; методологическое насилие, которое является способом или формой творчества, когда с помощью насилия выражается определенная художественная концепция и иные формы целевого насилия.
В главе 2 описаны формы «влияния интердискурсивного насилия на агрессивность человека». Таких форм несколько:
Ø адаптация - это активное приспособление ценностей насилия к психологии человека средствами литературы.
Ø оправдание насилия - это довод, которым можно объяснить и извинить агрессию.
Ø героизация - это превознесение и прославление насилия.
Ø санкция насилия - это дозволение (предписание) на агрессию, подкрепленное авторитетом источника.
Ø пропаганда - распространение в массах и разъяснение идей дозволенности агрессии, возможности ее применить.
Ø присваивание агрессивной линии поведения происходит, когда человек открыто (в литературной форме) берет на себя обязанность, исполнение которой сопряжено с насилием.
Ø провокация агрессии - «подстрекательство, побуждение кого-либо к действиям, которые могут повлечь за собой тяжелые… последствия»[56], прямой призыв человека к агрессивным действиям.
Ø имитация насилия - подражание агрессии, воспроизводство с возможной точностью ее внешних проявлений при помощью произнесения фольклорных текстов или имитация уже описанной в тексте агрессии.